В действительности, ситуация вокруг Brexit гораздо глубже, чем её желал бы представить себе и другим ЕС. Коротко. Даже такой "локомотив Европы" как Германия вынуждена
признать, что ЕС не более чем «конфедерация» или «объединение государств», где нет «общеевропейской нации». Следовательно, «в первую очередь народы государств — членов ЕС призваны придавать его решениям демократическую законность посредством своих национальных парламентов». Ключевое слово здесь - национальный. И тут стоит вспомнить слова Джона Мэйджора: «В нашей стране демократия у себя дома». Британцы недовольны проектом ЕС, потому что готовы подчиняться принципу большинства только в собственной стране, но не в Европе в целом. На практике это означает, что всем остальным странам ЕС тоже придется отвергать любое вмешательство в свою экономику, и стремиться к адаптации всего континента к британской модели. К этому надо прибавить скрываемую, но глубокую озабоченность стран-членов ЕС тем, что старый континент все больше американизируется. Таков был фон голосования на референдуме. Он отразился и на его результатах.
Тем, кому кажется, что потрескивающая ныне по швам идея Евросоюза свежа и нова, напоминаю, что этому проекту, как минимум, 300 лет. Уже на Утрехтском конгрессе (1713-1714), завершавшем Войну за испанское наследство, аббат де Сен-Пьер предложил создание союза Европейских государств, более известного как "Проект вечного мира". Идея аббата была поддержана самим Руссо. Де Сен-Пьер предлагал создать конфедерацию европейских держав, по примеру таких объединений, как "амфиктионы" древних греков, Священная Римская империя германской нации, Гельветическая лига (союз Швейцарских кантонов) и Республика Соединенных провинций Нидерландов под управлением общих Генеральных штатов. Предполагалось, что участие государства в подобном объединении, не будет означать отказа от его свободы. Только тогда, считал аббат, оно будет жизнеспособным. Наивность этого предположения была опровергнута следующими веками. Правда, сарказм Вольтера еще в XVIIIвеке «обрушил» всеевропейский проект Карла Великого. Формула французского философа должна была бы быть на памяти у нынешних еврочиновников. Священная Римская империя, сказал он, не была ни священной, ни римской, ни империей.
Тут стоит вспомнить и исторически недавнее событие. Семьдесят пять лет назад, в сентябре 1946 года Уинстон Черчилль выступил в Швейцарии с известной речью, в которой кристаллизовались две значительные, однако противоречивые идеи: идея "Соединенных Штатов Европы" и амбивалентное самосознание Британии в отношении Европы. Эта амбивалентность отчетливо проявляется в подзабытых сегодня словах самого Черчилля: "Мы (британцы)– с Европой, но не часть ее. Мы – связаны, но не включены в нее". Примерно то же направление мыслей продемонстрировала, через десятилетия после мэтра британской дипломатии, и премьер Маргарет Тэтчер. В её словах, сказанных в бельгийском Брюгге, при желании можно услышать дальние подступы к будущему Брексит.
А, если принять во внимание, что свое суждение г-жа премьер-министр высказала, еще перед падением Берлинской Стены, то степень её проницательности не может не вызывать уважения. По мнению Тэтчер, Британия была вынуждена, увидеть себя обязанной действовать в тех границах возможного, которые предложила ей европейская супер-держава, осуществляющая свое новое доминирование из Брюсселя. Пусть название города никого не обманывает, имелась в виду, конечно, германская столица. Да ведь и Дэвид Кэмерон, передавший бразды правления Терезе Мэй, был тверд в своей позиции: «Британия, никогда не станет частью европейского супергосударства...»
В сжатом виде стоит, видимо, напомнить историю отношения Лондона к европейской интеграции. Когда в 1957 году, возникло Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) – предтеча Евросоюза, Великобритания присоединиться к нему отказалась. Уже тогда такое сообщество, по ее мнению, не имело торгово-экономических перспектив. А всего через три года Лондон сам инициировал создание Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ). На вопрос «зачем» можно дать только один ответ, совпадающий с желанием Великобритании, - создать собственную систему торгово-экономического влияния и конкурировать с Берлином и Парижем за ведущую роль в Европе. Не получилось.
Здесь же следует заметить, что Великобритания всегда стремилась сохранить максимально возможную самостоятельность в значимых экономических и политических вопросах, практически затрудняя продвижение евроинтеграции. Страна не присоединилась к таким интеграционным проектам как Шенгенское соглашение и введение единой валюты – евро. Не подписала и Бюджетный пакт, предложенный Берлином и Парижем и вводивший общие правила финансовой дисциплины. Разногласия с партнерами по Евросоюзу возникали у англичан по самым разным вопросам.
Среди главных евроскептиков, отстаивавших Brexit и саму идею нахождения страны в Евросоюзе, был и влиятельный Борис Джонсон.
Свое достаточно четкое мнение страна выражала и по поводу дальнейшего сближения членов ЕС с целью создания European superstate - европейского супер-государства. Да, тот же Дэвид Кэмерон, утверждал, что Brexit «станет величайшей авантюрой столетия». Но в то же время «Британия, – подчеркнул он, – никогда не станет частью европейского супер-государства, и не будет участвовать в интеграционном процессе, который неотвратимо приведет к образованию такого государства».Для этой, прямо скажем, весьма печальной оценки было основание – британский выход мог вызвать так называемый «эффект домино» – и выстроить в этот ряд другие страны. Некоторые европейские аналитики прямо заявляли, что «высокомерный Альбион» подрывает единство государств ЕС, и представляет собой «политический кинжал, нацеленный на Европу».
Тем не менее, результаты референдума в Британии известны и дали ход процессу выхода из ЕС.
Прежде всего, чтобы понимать последствия Брексита, стоит отказаться от видения его как законченного события. Как отметил внук Черчилля, депутат Палаты общин Великобритании от Консервативной партии сэр Николас Соамс, "Брексит – это процесс". Однако не менее справедливо и обратное: даже если Brexit – это "процесс", сейчас он поставлен на паузу. Возобновление движения в этом направлении неизбежно. Отдадим, однако, должное Черчиллю-внуку, он унаследовал ценное качество деда – его политическую прозорливость. Чего нельзя сказать о Главе Еврокомиссии. Последний в ходе конгресса Европейской народной партиина Мальтезаверил, что никому не удастся подорвать единство Евросоюза, а«выход Великобритании из ЕС — это не конец, как хотели бы многие». Можно успокоить г-на Юнкера, британский исход это действительно не конец Евросоюза. Это начало конца. Британия все-таки turns the page.
Для нового старта своего исхода правительство Британии должно официально задекларировать обращение к статье 50 Договора о Европейском Союзе. В результате должен начаться двухлетний период переговоров для определения нового формата отношений между Британией и ЕС. Но можно обойтись и без этого периода «оттяжки». Тем более, что упомянутая статья столь же не проработана, сколь и лукава. Лиссабонский договор 2007 года (официальное название – «Лиссабонский договор о внесении изменений в Договор о Европейском Союзе и Договор об учреждении Европейского Сообщества», Treaty of Lisbon amending the Treaty on European Union and the Treaty establishing the European Community) совсем не предназначался для практического применения. Выход из ЕС рассматривался как некая виртуальная возможность без четко прописанной пошаговой механики. Так что Британия может трактовать его сама и уж точно без всякого «откупа» от Евросоюза.
Тот же бывший генеральный директор юридической службы Совета ЕС Жан-Клод Пирис заранее предостерег, что с юридической точки зрения статья 50 предусматривает сообщение о "намерении страны выйти из Евросоюза, и это намерение может быть "отозвано" на любом этапе. Тем не менее, решение должно быть принято до конца двухлетнего срока, иначе Британия автоматически выходит из ЕС. Сюда же следует прибавить и острейшую проблема мигрантов и беженцев, вызвавшую цепную реакцию конфликтов внутри Евросоюза, и подорвавшую саму базовую идею европейского интеграционного проекта. Можно вспомнить и уже подзабытую «большую волну» политически мотивированного расширения границ Евросоюза за счет стран Восточной и Южной Европы, значительно отставших в своем институциональном и хозяйственном развитии от государств, традиционно составлявших то, что звалось oldEurope. Всё это, вместе взятое, образует системный многоуровневый кризис институтов Объединенной Европы.
Опыт политического миропорядка ХХІвека неопровержимо доказывает, что единственным стимулом для существования такого объединения как Европейское Сообществоявляется наличие общего врага. Доминирование в этом союзе одного какого-либо государства (Велико-Германии) также не предусматривалось. То есть,Европейскому Союзуне случилось быть таким, каким он был задуман. Отсюда и все сомнения в его целесообразности,все громче высказываемые в странах Европы. Министр иностранных дел Люксембурга Жан Ассельборн заявил, что «выход Великобритании из ЕС приведет к эффекту домино в Восточной Европе». Ему вторит нидерландский политик, депутат парламента и лидер Партии свободы Герт Вилдерс. По его мненнию, Brexit (британский выход из ЕС) отразится и на политике Нидерландов.
Собственно, Brexit это ответ на ту форму правления, которая сложилась сегодня в Европе. Эта форма все дальше заводит Европу в тупик, где нет никакой возможности действовать сообща и согласованно. Система ЕС дает сбой всякий раз, когда правительства стран не приходят к взаимному согласию. Осмысленные социальные и экономические реформы уже не разрабатываются на европейском уровне, а национальные парламенты не в состоянии справиться с дестабилизирующей силой рынков. Экономическая интеграция до сих пор ведет не к Соединенным Штатам Европы, а к рынку без государства. Такая политика бессильна и порождает конфликтов больше, чем в состоянии разрешить.
В этой связи не может не подивить политическое зрение Брюсселя, продолжающего упорно рассматривать Brexit как некий аналог гамлетова вопрошания – be or not to be с Евросоюзом. Речь совсем не о раздельном или совместном существовании. Принципиальная разница в предлоге – быть «в» Европейском Союзе или вместе и рядом с ним. Здесь следует искать ключ антибританской конструкции существующего евро- и мироустройства. Между тем традиционная историческая ретроспектива, как была, так и остается, единственным надежным средством определения перспективы будущей. Слова Черчилля о том, что «концепция западной безопасности развязывает Германии руки для создания «Срединной Европы», от Северного и Балтийского морей до Средиземного… неприемлема для Британии», сразу превращает вопрос из дилеммы в трилемму. И только в этом можно найти геополитическое решение.
Чем сильнее будет социальная напряженность во Франции, Италии, Австрии, той же Греции, тем больше их правительства будут вынуждены срочно находить национальные решения, в то время как ЕС не предлагает никакой общей перспективы. Единственный значимый и весомый фактор власти на глобальных рынках сегодня это масштаб и мощь экономики, что вот уже много лет демонстрирует Америка. Объединенная Европа, опирающаяся на рынок с более чем 400 миллионами потребителей, обладала бы способностью развивать свою экономическую политику как внутреннюю, так и внешнюю. Но не делает этого. Выход Британии болезненно это подтверждает. Это, как говорят англосаксы, the last straw that breaks the camel's back ("последняя соломинка ломает спину верблюда"). Глава Европейского совета Дональд Туск ударился в кинематографические ассоциации и сравнивает затяжной процесс «Брексита» с сериалом, поставленным Альфредом Хичкоком, известным мастером сэспенса (suspense), создания атмосферы тревожной неопределённости и напряжённого ожидания.
Оснований для социальной тревоги в Англии более чем достаточно. По результатам последней переписи населения, 55% жителей Лондона – это «небелые британцы» («not white British»). «Not white»- официальный термин, применяемый в государственной статистической отчётности Великобритании. Только 45% столичных жителей оказались «белыми британцами» («white British»). А самое популярное имя среди британских новорождённых мальчиков (по той же статистике) – Мухаммед. Между тем политика мультикультурализма, настойчиво проводимая германской канцлерин, уже привела к обрушению общественной безопасности практически во всех странах Евросоюза. Выстрелы и взрывы звучат во всех европейских столицах. Мигранты отнюдь не собираются адаптировать себя в морально-правовые координаты Европы. Идет интенсивное образование огромной мусульманской уммы (общины), как формы социальной организации людей, в целом образующей своеобразное религиозно-политическое тело. Именно в этой умме, независимо от этнической и культурной принадлежности, люди сплочены единой верой. Таким образом, именно принадлежность умме - основа самосознания мусульманина. В ней он осознает себя верующим, в ней же обретает социального и правового гаранта. Прямо скажем, далековато от элементарных европейских ценностей, о которых постоянно толкуют в ЕС.
Долгое время Германия, как и другие страны Западной Европы, придерживалась идеологии "Трех А" в отношении выходцев из стран "третьего мира". Адаптация, ассимиляция, абсорбация. Считалось, что именно в такой последовательности мигранты-мусульмане должны, наконец, полностью раствориться в новом для них европейском социуме. Этого не случилось. Реальность такова, что сегодня каждый четвертый представитель турецкой общины в Германии, не знает немецкого языка, а каждый второй предпочитает вообще не общаться с немцами.
Вывод экспертов: "мечети стали центрами отчуждения мусульман от западноевропейского социума». Почти во всех странах Западной Европы мусульманской диаспоре действуют шариатские суды, которые полностью, вытесняют государственные судебные органы. Ныне в Европе для замкнутых мусульманских структур используется термин — "точечный халифат". В Германии уже полмиллиона этнических немцев приняли ислам, во Франции — 300 тыс. коренных французов. Это дает основание для вывода: европейское христианство сдает свои позиции под натиском ислама. Последние события в Париже и Лондоне – лишь подтверждение тенденции. Надо признать, совсем не шаткое основание для Брексита.
Последние политические события только подтвердили эти ассоциации: чем быстрее улетучиваются популизм и неясности в дискуссиях на тему «исхода», тем четче становится дефицит доверия между Союзом 27-ми (как любит называть возглавляемую им организацию г-н Туск) и одной (Британией). Трудно удержаться от сравнения с литературной коллизией, известной по рассказу Горького «26 и одна». Да и брошенная фрау Меркель фраза об иллюзорности британского правительства, лишь обостряет дефицит доверия между Брюсселем и Лондоном.
Стало понятно, что европейский партийно-политический ландшафт, и проект единой Европы дал глубокую трещину, четко обозначились линии идейного и социально-политического разлома. Континент должен представлять собой другую Европу, объединенную свободным сотрудничеством суверенных государств. По мнению аналитиков,Евросоюз сегодня «дрейфует без руля и без ветрил». В этой связи можно вспомнить, что Великобритания один из основных нетто-плательщиков в бюджет ЕС (13 млрд фунтов стерлингов в год). Учитывая и этот факт, становится более понятным желание выхода страны из Евросоюза. В то же время нельзя не принимать во внимание и возможный «эффект домино» – Brexit способен потянуть за собой и другие страны. Кроме того, европейскими лидерами в этом видится традиционная британская линия на фактическое переформатирование системы Евросоюза и изменение глубинного смысла всего процесса европейской интеграции.
Подход Лондона к участию в европейской интеграции характеризуется лидерами Евросоюза как «потребительский», по формуле «минимум обязанностей, максимум прав». По оценкам европейских экспертов, «высокомерный Альбион» добивается для себя особого статуса, подрывая институциональное единство государств ЕС, и фактически блокируя проведение реформ, направленных на углубление процесса интеграции Европы.
В экономической сфере Лондон ставит вопрос об укреплении своего финансового суверенитета и требует для себя права не участвовать в совместных операциях с Европейским Центральным Банком по спасению евро. В политическом отношении еще Дэвид Кэмерон недвусмысленно предлагал освободить Соединенное Королевство от обязательства участвовать в процессе дальнейшего сближения стран-членов ЕС для создания европейского супергосударства. Никто в Европе не обманывается фактическим отказом Лондона участвовать в создании такого государства, понимая, что речь идет о категорическом нежелании видеть Германию в качестве базовой основы этого «superstate».
В общем, «процесс пошел». А если учесть иронический шлейф, тянущийся за этим словосочетанием, то движение предполагается в противоположную, от чаемой Евросоюзом, сторону. То есть, процесс поставлен «на паузу». В первую очередь, из-за резкого изменения конфигурации ЕС. Новый французский лидер решил подхватить верхнее «до», взятое в свое время первым президентом Пятой республики. Ведь в отсутствии англичан Франция остаётся единственной владелицей собственного ядерного оружия в Европе. Германия не в счет. Несмотря на громадную экономическую мощь, она остается страной, оккупированной американским воинским контингентом с его же ядерными боеголовками. В этой ситуации весьма колеблемой выглядит нынешняя конструкция Евросоюза, всё больше напоминающего конфедерацию. В целом, незыблем базовый принцип любого политического решения (включая Брексит) – это последствия такого решения (фото-Ilovetheeu/wikimedia).
Заключение.
Одна добавка в свете дружественных похлопываний по плечам дуэта Макрон-Меркель. Уж теперь-то, когда Ле Пен перестала быть помехой, с перспективами ЕС сразу всё «прояснело». Даже тем,кто сейчас в очередной раз начинает мутеж вокруг сделки по Британии. Но последнее программное выступление британского премьера есть, по сути, тезисное изложение ее речи в лондонском Ланкастер-хаус, где она сказала: "Отсутствие сделки для Британии лучше, чем плохая сделка". Однако именносегодня гамлетово сомнение уж перестало иметь отношения к Британии, а для Германии оно обрело актуальность и звучит немецким звуком: “Sein oder nicht, das ist die Frage”. И это “быть или не быть” (после британского Brexit) означает германский выбор – тащить за собой состав из навязанных американцами и поврежденных европейских экономик или - «отцепить» его. Что же касается британского выбора, последствия ясны без объяснений. Всё, что касается национального английского интереса, решается и решаться будет в Лондоне, а не в Брюсселе. Британия считает, что нынешнее состояние Европейского Союза, так и не сумевшего реализовать собственный лозунг – единство и единообразие, делает сомнительной его роль как консолидированного политического игрока на континенте. Следует, видимо, просто согласиться с меланхолической формулой брюссельской бюрократии - the clock is striking onBrexit…Этого же мнения и яростный приверженец британского «евроухода» премьер Борис Джонсон.
И напоследок. Есть ли нечто предполагаемое, но не высказанное в этом затянувшемся «перетягивании каната» с ЕС? Безусловно, есть. После Второй Мировой войны, не без ущемленного имперского самолюбия, нынешнее Содружество Наций (Commonwealth of Nations), согласилось на роль «младшего партнера» США. Но быть тотально зависимым от Европейского Союза, как составная его часть, Лондон не желает. Благо, позиция фунта стерлингов на мировом валютном рынке это вполне дозволяет. Свобода внешнеполитических и экономических решений не означает, однако, разрыва стратегической пуповины с ЕС. Она лишь четко определяет независимость от германской доминанты с её общеевропейским Евро. Так что, обратный ход тут не прогнозируется. В этом, на наш взгляд, суть геополитического феномена под названием Brexit. А если добавить сюда слова, прозвучавшие в британском парламенте: «Ее Величество даровала свое королевское согласие законопроекту о выходе Великобритании из ЕС», то остается только ожидать конца подзатянувшемуся процессу, обозначенному в заголовке статьи.
P.S.Несколько слов в объяснение французского подзаголовка статьи. То, что мы называем «уйти по-английски», не прощаясь, сами англичане выражают словосочетанием «to take French leave» (уйти по-французски, не попрощавшись). Относя это к французскому образу действий. Французы, напротив, считают такое поведение английской привычкой, и употребляют выражение «partir à l'anglaise»— уйти по-английски, не прощаясь и без предупреждения. Этот лингвистический обмен любезностями в контексте статьи представляется мне некой символикой.
Юлий Ведар, политический обозреватель
