Вольтова дуга уличного бунтарства и майданного беснования ярким плазменным шнуром протянулась от нефтяных полей Северной Африки до ближневосточных пустынь. Эффект – дуговой ожог с неизвестным завершением – традиционные властные структуры в дотоле покорных воле правителей исламских странах замещаются анониматом, социальными установками себя не обозначающим. Мусульманский мятежный скоп требует свободы от засидевшихся диктаторов. Для чего эту свободу (в европейской транскрипции – демократию) употребить – решать будут силы, располагающиеся в абсолютно иных гражданско-правовых координатах. На европейском берегу нынче явная аберрация зрения, лишающая лидеров Евросоюза возможности не только предвидеть траекторию развития событий, но и уловить смысл происходящего.
Постколониальный мир, в том виде, как он сложился в результате второй мировой войны, перестает быть исторической повесткой дня. Десятки афро-азиатских стран с их суверенным представительством в Организации Объединенных Наций превращаются в анахронизм, несовместный с поглощающей их тугой волной глобализации. Малокалиберные национально-государственные интересы покрываются глобальными масштабами транснациональной мировой экономики. Именно эти интересы становятся предикатом современной политики. Недавний (и еще не завершившийся) финансовый кризис подтолкнул процесс десуверенизации, прежде всего, в Азии и Африке, где страны комплементарно привязаны к общемировой системе кредитных расчетов. Государственная независимость этих стран во внешних сношениях утрачивается пропорционально и параллельно поглощению их внутреннего рынка и подчинению его евро-атлантическим валютным тенденциям. Мощный ускоритель этого процесса – отсутствие национально прочерченных границ в арабо-мусульманском мире (исключение - Иран). В абсолютном большинстве случаев эти границы определены международными договорами. Новейшая история демонстрирует устойчивую практику: подобного рода договоры выполнятся до тех пор, пока не перестают быть выгодными.
Форм для выражения гражданского протеста с намерением быть услышанным властью у себя дома – тоже нет. Остается улица, площадь, умело фокусируемые телекамерами демонстрации народного гнева крупным планом. Тут уже вступает в силу технология, опробованная на евро-азиатских майданах, – от Белграда до Бишкека. Низложение действующей власти предрешено. Уличная масса, принявшая на себя функции народного собрания, решает дело будущего государственного устройства. Торжество демократии раr ассlаmation, т.е. без всяких процедур голосования, методом выкриков.
Дальше – поле калейдоскопически сменяющихся социальных экспериментов. Как правило, под наглядом внешних управляющих. Но случаются и досадные промашки. Пример – Ливия, с её внушительными нефтяными резервуарами и экзотическим лидером, еще недавно разбивавшим свой бедуинский шатер в самом центре всех европейских столиц. Ресурс снисходительности к диктатору истощился одновременно у всей линейки принимавших стран. Но тут важен первый ход.
…Давно, в университетские еще годы, в бывшей Румянцевке, ныне бывшей Ленинке, попалась мне в руки прелюбопытная книжица, «Описание земноводного круга», изданная в Москве в 1719 году. В ней прозорливый политолог 18-го века некий Яган Гибнер (в нашем веке таких что-то не наблюдается) дает характеристику нравам разных стран и народов, составляющих этот самый земноводный круг. Вот о Франции. «Французы … в платье переменны и замысловаты, - в языке своем искусны и благоприятны, и во всех делах скорую имеют резолюцию. (курсив мой. – Ю.В.)
Это последнее качество во всей полноте и галльской неудержимости продемонстрировал Николя Саркози, приемный сын Франции. Перефразируя классика отечественной марксистской мысли, можно сказать, что инородец Николя даже «пересолил» по части истинно французского национального характера. Операция военного вторжения в Ливию началась с его именно «резолюции», столь скоропостижной, что на обдумывание ее политических последствий времени ему явно не хватило. Благо американцы не дали пропасть втуне инициативе импульсивного французского союзника. Кстати, в упомянутой выше книге есть и об Америке: «Что пользует сим множество богатства, егда не имут мудрости изрядства». Как говорится, no comment, господа нынешние американцы, – традиция преемства налицо.
Что ж дальше? Ну, с Ливией понятно, – всё будет о’кей! Города разбомбят, инфраструктуру разрушат, нефть поделят, французскую инициативу зачтут, тирана обнулят. Местных бунтарей посадят у кормушки. На время. Но речь-то о другом: что предлагается всем принять по умолчанию? Военные карательные экспедиции по учреждению демократии ad hoc, под управлением НАТО в любое время и в любой точке земноводного круга. Постулирование демократии и политическая цена энергоносителей – два столпа, на которых держится европейская доктрина безопасности. С первым всё относительно просто. Есть НАТО, универсальное орудие принуждения к демократии по атлантическому образцу. При этом, правда, забывается классический принцип: даже самые сильные устремления отправляются все-таки от существующих форм. В соответствии с национальными особенностями страны и её традициями.
Что касается энергоносителей, стоит ли отрицать, – всякая политическая борьба ищет рентабельности. И находит её в собственных экономических интересах. При нынешнем миропорядке проникновение этих интересов идет на территории тех стран, за демократические права которых ведётся эта самая борьба. Остаётся добавить, что в условиях однополярного мира – пусть и через множество опосредующих звеньев – это всё тот же единственный полюс и его глобальные интересы.
Надо признать, что делать сегодня выводы, сопоставимые с реальностью, кардинально меняющей мир, – дело неблагодарное. Но существенные фрагменты этой реальности поддаются анализу. Евроатлантическое сообщество ввело в международный обиход новую правовую норму – силовое принуждение к демократии. Разумеется, во имя и во благо населения освобождаемых стран, и по их желанию. Де факто эта норма стала разрешительным мандатом на военное вторжение на территорию любой страны и участие в гражданском конфликте в пользу одной из сторон. Стеснительных рамок здесь не существует в принципе, адекватность или неадекватность применения силы не обсуждается. НАТО, по определению, выражает волю демократических наций. Память о недавних событиях – достаточное основание, чтобы взглянуть на них с высоты дня сегодняшнего.
Восемь лет назад, 9 апреля 2003 года, столица Ирака была взята доблестными войсками многонациональной коалиции, ведомой США. А уже к маю президент Буш-Jr. провозгласил полную военную победу и повсеместное учреждение демократии в стране, которой отныне предлагалась свободная и счастливая жизнь на новом светлом пути. Мировая общественность ликовала, международное общежитие будет, наконец, подчинено общим гуманистическим принципам, без изъятий.
В минувшем году президент Обама электронным письмом в свой же Белый Дом проинформировал нацию и мировую общественность, что, как и было им обещано, приступил к процессу «окончания боевого задания» в Ираке. (Процесс пошёл, однако). Теперь, объяснил Барак Обама, после сокрушительной победы его предшественника, иракские силовые подразделения будут нести ответственность за обеспечение безопасности в собственной стране, (соответствующие подразделения США, надо полагать, с этим уже успешно справились), а остающиеся американские войска перейдут к просвещенческой роли (advise-and-assist role), т.е. будут подавать полезные советы. А потом, к концу 2011 года, и вовсе отправятся домой. Время внесло одну только «рокировочку»: отправятся-то они обязательно, вот только в Ливии управятся к 2012 году – и домой.
Читатель не сочтет, видимо, преувеличением, что в свете нынешних событий в регионе это обещание выглядит примерно равновесным бушевской реляции о безоговорочной виктории. Безпобедные войны открытым финалом продолжаются.
Последние события в афро-азиатском регионе заставили еще раз громко и внятно (имеющий уши – да слышит) прозвучать грозное Валтасарово упреждение: «Глобальные кризисы – глобальная ответственность».
И тут вполне уместно напомнить: первый и главный миф однополярного мира состоит в том, что он может существовать. Не может. Потому что рискует опрокинуть себя самого. И, кажется, уже делает это.
