История

Три представителя этого замечательного семейства составили гордость российской дипломатии и в 1710-е годы вошли в самый влиятельный клан, ведавший внешней политикой империи. То были родные братья Веселовские, - крещеные евреи ашкеназского происхождения.
Основателем династии был выходец из польского местечка Веселово, Яков. Он оказал важные услуги русской армии при взятии Смоленска в 1654 году и был поставлен перед необходимостью креститься, после чего переехал в Московию. Cын же его, Павел Яковлевич Веселовский (ум. 1715), женился на крещеной еврейке, Марии Николаевне Аршеневской (бывшей в родстве с вице-канцлером П. П. Шафировым), в браке с которой произвел на свет шестерых сыновей и двух дочерей. Сведения о Веселовском – старшем довольно скудны. Известно, что какое-то время он служил стольником и был, по всей видимости, человеком образованным, иначе не курировал бы в 1706 – 1711 годах работу немецких школ в Москве. И жительствовал он в Первопрестольной, владея домом за Покровскими воротами, что в Земляном городе. В последние годы жизни он был комиссаром Аптекарской канцелярии в Москве.
В историю России вошли, точнее, ворвались его сыновья, Авраам Павлович (1685-1783), Исаак Павлович (1690-1754) и Федор Павлович (ум. до 1776) Веселовские. Двое из них, сбежав от монаршего гнева, покинули Россию и скрылись в Англии (правда, один из них потом вернулся), третий пережил опалу на родине. Об их судьбах и будет наш рассказ.

I. О П А Л Ь Н Ы Й Д И П Л О М А Т


Даже спустя более полувека после бегства из России этот седой, как лунь, почти столетний старец неизменно проявлял к своей бывшей отчизне живой и неподдельный интерес. “Я посетил от Вашего имени г. Веселовского, - писал об этом из Ферне, что близ Женевы, один именитый француз российскому канцлеру А. Р. Воронцову, - добрый старик..воодушевлялся от всего, что я ему рассказывал о его родине, и радость была видна в его глазах и чертах”. Некогда видный дипломат Петровской эпохи, Авраам Павлович Веселовский (1685-1783) с 1730 года обосновался в Швейцарии, где жил достойно и весьма безбедно в кругу любящих домочадцев: женившись в 1741 году вторым браком на француженке Марианне Фабри, он cтал отцом четырех дочерей, счастливым дедом и прадедом.
Возвратиться на родину ему предлагала еще русская императрица Елизавета Петровна. А при Екатерине II он получил возможность вернуться в Россию, что называется, на белом коне - с большим почетом. Этого добился для него сам “фернейский патриарх” Вольтер, близкий друг Авраама, нашептав о нем монархине много лестных слов. Знатные русские вояжеры (среди коих были такие знаковые фигуры, как президент Российской Академии княгиня Е. Р. Дашкова и победитель турок, граф А. Г. Орлов-Чесменский) почитали за честь посетить дом Веселовского в Ферне. Но почему же всякий раз, глянув невзначай на портрет великого реформатора Петра I, всегда невозмутимый, сдержанный Авраам Павлович вдруг смешается, задрожит, как осиновый лист?
Может статься, в сей миг память властно переносит старца в далекие 1720-е гг., когда положение его, бывшего российского резидента в Вене, было более чем рискованным и опасным. Случилось так, что Авраам Павлович нарушил рескрипт Петра I от 3 апреля 1719 года, где ему предписывалось “с возможным поспешением” вернуться в Россию якобы для направления “с некоторыми комиссиями к другому некоторому двору”. Поначалу Веселовский вроде бы и направлялся домой; по пути он свиделся в Берлине с русским посланником А. Г. Головкиным и тайным советником П. А. Толстым, но с тех пор резидента Веселовского и след простыл.
Царь забил тревогу незамедлительно: указание о поиске и аресте беглого Веселовского было тут же разослано всем российским эмиссарам за границей. А весной 1720 года для поимки ослушника в одном из германских княжеств был организован боевой оперативный отряд. Возглавил его военный агент русской армии князь Ю. И. Гагарин, действовавший под именем Вольского. Этому-то Вольскому с сотоварищами и надлежало выследить Авраама Павловича, а затем доставить его в Петербург; в случае же невозможности задержания предусматривался даже вариант убийства бывшего резидента. Дипломатическое прикрытие “боевиков” за границей осуществлял близкий к императору генерал-майор П. И. Ягужинский.
Поначалу ищейки Петра, кажется, напали на след “бездельного крещеного жида”, как они его называли. Его будто бы видели в окрестностях Франкфурта-на-Майне, в Гессен-Касселе. Стремясь придать делу законный характер и понимая, что добровольный выезд из страны для западных юристов преступлением не является, царь наказал Вольскому объявить о значительном денежном долге, от уплаты которого якобы скрывался Веселовский. Кольцо вокруг изгнанника, мнилось, вот-вот сомкнется. Но и у Авраама Павловича были свои доброхоты... Предупрежденный в самый последний момент о западне, он спешно выехал в неизвестном направлении - и был таков!
Вскоре он, однако, объявился в недосягаемом для “боевиков” Вольского Лондоне. Петр и здесь не оставил попыток заполучить перебежчика и весьма разгневался, когда получил с берегов Темзы неутешительный ответ: “Английский король не может исполнить просьбу царя, не нарушая права убежища, которое должно оставаться неприкосновенным у всех народов”. Царю напомнили и о том, что Веселовский не был ранее ни судим, ни подвергнут наказанию. И хотя Палата Общин не удовлетворила в ноябре 1724 года петицию Авраама Павловича о его натурализации в Туманном Альбионе, новый эмигрант чувствовал себя здесь в полнейшей безопасности. Отсюда в 1730-е гг. он переехал в благословенную Швейцарию, где и нашел свое окончательное пристанище.
Что же заставило Веселовского стать первым в российской истории дипломатом-невозвращенцем?
Эмигрантами, как известно, не рождаются – ими становятся, причем к такому отчаянному решению ведет логика всей предшествующей жизни. А потому рассказ о нашем герое следует начать с его первых шагов.
Можно сказать, что с самого начала карьера Авраама была обречена на успех. Ведь он находился в родстве с блистательным дипломатом того времени, вице-канцлером, бароном П. П. Шафировым - по некоторым сведениям, приходился тому племянником. Какое-то время Веселовский воспитывался в его доме, и, видимо, именно дядя-полиглот привил ему интерес к иностранным наречиям: Авраам свободно говорил по-немецки и владел латынью. Здесь-то, будучи в гостях у вице-канцлера, и заприметил его проницательный Петр, предрекший отроку большое будущее.
Когда юноше минуло восемнадцать, он был направлен за казенный счет в только что открывшуюся в Москве первую в России гимназию. Возглавлял ее происходивший из Мариенбурга пастор Эрнст Глюк (интересно, что именно у него одно время была в услужении Марта Скавронская – будущая императрица Екатерина I). Познания этого ученого мужа были весьма обширны: он был автором краткой географии на русском языке, русской грамматики и молитвенника, составил славяно-латино-греческий словарь, перевел труды замечательного чешского педагога Я. А. Коменского “Преддверие”, “Открытая дверь языков”, “Мир чувственных вещей в картинках”.
Поражала универсальность предлагаемого гимназией образования: здесь изучали географию и политику, историю и астрономию, латинскую риторику и ифику, философию деятельную и картезианскую, танцевальное искусство и “поступь французских и немецких учтивств”, фехтование, конное искусство и берейторское обучение лошадей. Особое внимание уделялось языкам (их преподавали учителя-иноземцы). Так, Веселовский штудировал французский, немецкий, латинский, греческий, древнееврейский и даже сирийский и халдейский языки.
Но и этого оказалось мало для пытливого юноши, и для совершенствования в языках он в марте 1705 года направляется в чужие края, где состоит сначала при российском эмиссаре Г. Гюйсене, а затем при видном сподвижнике Петра князе Б. И. Куракине, выполнявшем в то время важные поручения царя по укреплению международного авторитета России (для этой цели ему привелось даже целовать туфлю римскому папе). Под руководством Куракина Веселовский постигал и науку дипломатии. Потому, наверное, вернувшись в Петербург, он сразу же получил назначение в дипломатическое ведомство - Посольскую канцелярию, где с декабря 1708 года начал работать переводчиком. Ему, определенному состоять “у секретных дел”, был установлен огромный для того времени оклад – 200 рублей в год.
Во время Полтавской баталии Авраам был уже дьяком Посольского приказа. Он неотлучно сопровождал царя, который в июне 1709 года послал ловкого еврея в Данию с письмом, извещавшим о победе русских над шведами. С 1710 года Веселовский служит в Ижорской канцелярии под руководством “государственных тайных дел министра”, светлейшего князя А. Д. Меншикова, при котором занимает очень высокое положение. Современник свидетельствовал: “Ныне Аврам Веселовской..у князя гораздо в милости, и хотя не виден при его светлости, однако ж все дела отправляет”.
В 1715 году Веселовский становится резидентом в Вене. По приезде в эту столицу Габсбургской монархии, он незамедлительно (уже через пять дней) был принят во дворце самим цесарем Карлом IV. В налаживании связей при Венском дворе он обнаружил свое хитроумие и дипломатический дар – в то время в международной практике это называлось “поиском нужных каналов”. Задача нашего героя и состояла в том, чтобы “каналы” эти, так сказать, текли в направлении России, работали бы ей во благо. Примечательно, что он пытался заручиться поддержкой влиятельного обер-гоф-канцлера графа Цинцендорфа. Тонкий психолог, Веселовский не постеснялся прибегнуть и к коварству: прознав о неукротимой страсти cупруги графа к карточной игре, он ссудил ей известную сумму в обмен на важные услуги ее мужа российской короне.
Авраам Павлович не только выполнял посольские обязанности, но, по заданию Петра, подыскивал “нужных людей” , ибо молодая Россия как никогда нуждалась в квалифицированных врачах, инженерах, архитекторах и т.д. При этом он стремился привлечь и своих соплеменников, не боясь ходатайствовать об иудеях перед явно не расположенным к ним царем. В одном из писем к монарху Веселовский пишет: “Евреи всегда отличались своими познаниями в медицинской науке, и только благодаря еврейским врачам возможно было успешно бороться со многими лютыми болезнями, между прочим, с лепрой [сифилисом – Л.Б.]”. Венценосец ответил на это письмо так: “Для меня совершенно безразлично, крещен ли человек или обрезан, чтобы он только знал свое дело и отличался порядочностью”. Утверждение беспрецедентное, если учесть, что ранее тот же самый Петр называл жидов плутами и обманщиками и категорически запретил им селиться в России! Не исключено, что импульсивный царь поддался здесь обаянию и силе логики своего венского резидента.
Веселовский неутомим: то он отыскивает для царя ценные книги по юриспруденции; то договаривается с учителями иезуитских школ в Праге о переводе на русский язык универсальных лексиконов, то по просьбе А. Д. Меншикова хлопочет о покупке парадной кареты.
Казалось, дипломатическая фортуна явно к нему благоволила, но произошло событие, нарушившее весьма продуктивную работу резидента. То было знаменитое “дело царевича Алексея”, в коем Авраам Павлович вынужден был принять самое деятельное участие. Поскольку “непотребный сын” царя под чужим именем скрылся в Австрии, Веселовскому надлежало разведать о его местопребывании и способствовать его выдаче разгневанному отцу. С декабря 1716 года по июль 1717 года он фактически руководил поимкой царевича. В марте 1717 года Веселовскому удалось, наконец, напасть на его след в Тирольской крепости Эренберг. Резидент пытался добиться выдачи Алексея дипломатическим путем (он вел переговоры и с цесарским принцем Евгением, и даже добился личной аудиенции у cамого Карла IV), но все оставалось втуне. Внезапно (возможно, от долговременной езды в экипаже в поисках царевича) “приключилась у Веселовского с жестокою лихорадкою почечуйная болезнь, которой прежде он никогда не имел”. Он вынужден был устраниться от дальнейших действий, а потому заслуга по возвращению царевича в Северную Пальмиру приписывается другим эмиссарам царя – А. И. Румянцеву и П. А. Толстому, доведшим дело до конца.
Чем же руководствовался Веселовский во время событий вокруг несчастного сына Петра I? Забавно, что в оценке поведения нашего героя сходятся во мнениях исследователи полярно противоположных взглядов. Так, историк-почвенник Н. Н. Молчанов по существу обвиняет Авраама в потворстве Алексею и в его укрывательстве. Веселовский предстает в его книге “Петр I” (М., 2003) опасным интриганом. “Ясно, что эти [Веселовского – Л.Б.] интриги, - резюмирует Н. Н. Молчанов, - осуществлялись не в пользу Петра, иначе бывший резидент не побоялся бы вернуться на родину”. В этом же духе высказывается и израильский писатель Д. Маркиш в своей книге “Еврей Петра Великого, или Хроника из жизни прохожих людей” (Cпб., 2001). Он живописует сцену, где Веселовский будто бы прямо предупреждает царевича об опасности: “Поберегите себя, Ваше Высочество, не выезжайте без охраны из Эренберга, чужих к себе не допускайте! И не возвращайтесь в Россию до срока...”. Авраам Павлович вызывается даже послать по своим “каналам” (писатель тоже употребляет это слово!) лекарство для телесной крепости опальной матери Алексея, Е. Ф. Лопухиной, сосланной Петром I в суздальский монастырь.
Трудно поверить приводимым Д. Маркишем фактам: то в Суздали вдруг объявляется некто Янкель, спешащий по заданию Веселовского свидеться с Лопухиной, то самому венскому резиденту какой-то продавец кошерного мяса Рувим приносит тайное письмо от другого еврея, П. П. Шафирова, где тот предупреждает Авраама о грозящей опасности.
На самом же деле и Шафиров, и Веселовский привыкли жить в нееврейском окружении и имели мало общего с религиозными иудеями. Достаточно сказать, что Авраам Веселовский был не просто выкрестом, но и дважды перекрещенцем – сначала в православие, а затем в протестанство. Это, понятно, не исключало свойственной им, как и всем евреям, солидарности со своими соплеменниками, стремления облегчить их участь в антисемитской стране. Но все-таки во главу угла ими были поставлены интересы России, и именно с ними эти два придворных еврея пытались примирить свое национальное чувство. А потому весьма сомнительно, что фактический глава российского дипломатического ведомства Шафиров призывал своего помощника Веселовского не подчиняться приказам Петра I и стать невозвращенцем, что приравнивалось в то время к государственной измене. К тому же, Шафиров сыграл зловещую роль в расправе над царевичем Алексеем, которому нисколько не сочувствовал.
По-видимому, независимо от того, виновен ли был Веселовский в глазах царя или нет, прослышав о многочисленных жестоких казнях по сему делу (ведь известно, лес рубят – щепки летят!), он убоялся возвращаться в Петербург.
Живя долгие годы в эмиграции, он довольствовался лишь весточками с родины, до которых, впрочем, был охоч. В России сменились уже восемь императоров: Петр I, Екатерина I, Петр II, Анна Иоанновна, Иоанн VI, Елизавета Петровна, Петр III, наконец, Екатерина II, а Авраам Павлович так и не предпринимал попыток туда вернуться, он свыкся с ролью наблюдателя издалека.
Почему? Именно этот вопрос задал Веселовскому посетивший его в Швейцарии граф А. Г. Орлов-Чесменский, на что получил ответ: “На родину я вернусь только тогда, когда в ней утратят силу три пословицы: “Без вины, а виноват”, “Хоть не рад, да готов”, “Божье да Государево”. Авраам Павлович тем самым возвышает свой голос против незащищенности прав личности (“Без вины, а виноват”), рабской угодливости (“Хоть не рад, да готов”), всесилия авторитарной власти (“Божье да Государево”). А это ставит Веселовского в ряд политических беженцев из России и роднит его с нашими эмигрантами третьей волны...
Из уважения к памяти видного дипломата император Александр I в 1803 году назначил дочери Веселовского пенсию в сто голландских дукатов. Другие потомки Авраама также получали субсидии от русского двора вплоть до 1843 года, то есть и при правлении явно не благоволившего к евреям Николая I. Как видно, наш опальный невозвращенец был после смерти полностью реабилитирован, а его заслуги перед родиной получили достойное признание.


II. М Е Н Т О Р Д Л Я Н А С Л Е Д Н И К А П Р Е С Т О Л А

Вот парадокс: еврей Исаак Павлович Веселовский (1690-1754) обучал русскому языку будущего императора православной России – Петра III! При этом поражало не столько его безукоризненное лингвистическое чутье (в конце концов, он родился в Москве, и русский язык был для него родным), сколько произошедшая с Исааком метаморфоза. Ведь в гимназии Эрнста Глюка, учеником которой (вслед за старшим братом Авраамом) он был, Исаак слыл нерадивым учеником и первостатейным проказником, за что часто подвергался наказанию розгами. Но уже тогда, в школьные годы, сей шаловливый отрок отличался смышленостью и тонким юмором, а впоследствии стал одним из оригинальнейших умов своего времени. Его искрометные остроты и каламбуры молниеносно передавались из уст в уста...
Как и брат, он был полиглотом и определился по дипломатической части, начав в 1707 году службу в Посольском приказе переводчиком немецкого и латинского языков. Карьера у Исаака Павловича задалась, и уже в 1709 году он был направлен в российское посольство в Пруссию, а в январе 1710 года – в Данию. Познания и опыт Веселовского, приобретенные в этих странах, оказали неоценимую помощь царю во время его второго великого путешествия по Европе в 1716 – 1717 годах, в ходе которого Россия намеревалась заключить союз с Пруссией и Данией против Швеции. Кроме того, царь высоко ценил поистине виртуозное владение Веселовским французским языком и, находясь в Париже, часто использовал его как толмача.
Вероятно, уже тогда, в путешествии, наш герой сблизился с Петром, иначе трудно объяснить его дальнейший взлет: c 1718 года он был назначен секретарем и одновременно главой Иностранной экспедиции Посольской канцелярии, а с февраля 1720 года – секретарем всей Коллегии Иностранных дел.
Однако, дипломатическая Фортуна отвернулась от него, когда вышло наружу бегство его опального брата. Петр незамедлительно перевел Исаака Павловича на самую рядовую должность в значительно менее престижную Берг-коллегию. Но, видимо, скоро поняв, что горно-заводское дело бесконечно далеко от устремлений бывшего дипломата, царь смилостивился и решил использовать его лингвистические познания. Петр доверил ему обучение французскому языку своих августейших дочерей, цесаревен Анну и Елизавету. Если учесть, что монарх прочил Елизавету в жены французскому королю, можно с уверенностью сказать, что знанию сего предмета он придавал первостепенное значение и относился к нему с большим пиететом. Веселовский приобщал цесаревен к французской совесности и культуре в течение целых трех лет – с июня 1722 по июнь 1725 года! Не здесь ли следует искать истоки той галломании, которая впоследствии заполонит двор будущей императрицы Елизаветы Петровны?
В 1726 году мы видим Исаака Павловича уже на Кавказе, в армии, при ставке генерал-аншефа князя В. В. Долгорукова, командующего Низовым (Персидским) корпусом. Образованный еврей выполнял при нем обязанности секретаря. Замечательный военачальник, Долгоруков присоединил к русским владениям Кергерутскую область, Астару, Ленкорань и Кызыл-Агач, и как раз в 1726 году за свои ратные подвиги получил (причем, во второй раз) высшую награду России – орден Св. Андрея Первозванного, а в 1728 году был удостоен чина генерал-фельдмаршала. Секретарь же его Веселовский не только не был награжден, но, отпущенный из Гиляни (Персия) в отпуск осенью 1727 года, в июне 1728 года был арестован и схвачен в Коломне, недалеко от Москвы.
Оказалось, что Исаак замешан в так называемом деле княгини А. П. Бестужевой (Волконской), бывшей в то время владелицей первого в России светского салона. Он особенно близко приятельствовал с родным братом Бестужевой, Алексеем Петровичем, бывшим в то время русским резидентом в Копенгагене, и через него сошелся с княгиней. Пристанищем ее друзей (в число коих входил и Веселовский) стал небольшой дом Асечки Ивановны (так они называли Бестужеву) на Адмиралтейском острове, в Греческой улице. Среди завсегдатаев салона, помимо нашего героя, были фаворит Елизаветы Петровны, будущий генерал-фельдмаршал А. А. Бутурлин, камергер Екатерины I C. А. Маврин, знаменитый арап Петра Великого Абрам Ганнибал, сенатор Ю. С. Нелединский и др. “Как это часто бывает в молодежных компаниях, - говорит историк, - друзья создали некий собственный мир шутливых отношений, со своими обычаями, смешными церемониями, словечками и прозвищами. Они любили собраться вместе, поболтать, потанцевать, выпить вошедшего в моду “кофею””. Впрочем, сотоварищей объединяло еще одно свойство – все они (каждый по своим резонам) ненавидели могущественного тогда светлейшего князя А. Д. Меншикова, на чей счет постоянно чесали языки.
Болтовня-то и погубила салон Бестужевой. Как-то раз Асечка принесла из дворца свежую сплетню: Меншиков возжелал женить наследника престола Петра Алексеевича (будущий Петр II) на своей дочери Марии. Услышав это, друзья, не церемонясь в выражениях, костерили светлейшего, узурпировавшего власть в стране.
Узнав об этом, Меншиков незамедлительно расправился и с Асечкой, и с ее неосторожными товарищами. Бестужевой было велено ехать в ее подмосковную деревню, Ганнибала отправили в сибирскую глухомань, Маврина и Бутурлина понизили в должности. Веселовский, важных улик против коего не нашлось, был все же для острастки снова выслан в Гилянь, а августе 1730 года (уже после низвержения и смерти Меншикова) переведен в Дербент.
Здесь-то его застал высочайший указ императрицы Анны Иоанновны о его новом назначении секретарем канцелярских дел при Низовом (Персидском) корпусе, теперь уже под водительством генерал-майора И. И. Бибикова. При этом Исаак Павлович получил чин коллежского асессора. Далее он поступил в распоряжение главнокомандующего русских войск в Персии герцога Л. Г. Гессенгомбурского, разбившего с большим преимуществом в 1733 году непокорные орды татар и крымцев. Но на исходе того же 1733 года герцог был отозван в Петербург, а Веселовский продолжал отбывать ссылку: теперь уже в Астрахани и Царицыне. Из бумаг видно, что ему много лет не выплачивали жалования. Освобожден он был только в октябре 1740 года, а в марте 1741 года отставлен от службы, как он писал, “за немощию”.
Но “немощь” сразу же покинула Исаака Павловича, как только на российский престол взошла Елизавета Петровна. При ней вновь начался стремительный взлет карьеры Веселовского, далеко превзошедший его прежние дипломатические успехи. Императрица с благодарностью относилась к своему бывшему учителю французского и весьма к нему благоволила. Помнил о нем и его прежний товарищ, а ныне кабинет-министр, канцлер А. П. Бестужев, ставший при Елизавете одним из самых влиятельных вельмож при дворе.
Уже в декабре 1741 года коллежский асессор Веселовский был произведен в действительные статские советники, перемахнув тем самым через целых четыре ступени в “Табели о рангах”. “В титуловании подобное изменение, - говорит израильский историк С. Ю. Дудаков, - вознесло баловня судьбы из заурядного “ваше благородие” в почти “небожителя” – “ваше превосходительство”. Востребованным оказался и его талант дипломата: Исаака Павловича назначили главой Секретной экспедиции Коллегии Иностранных дел. Как истый государственник, он вновь с головой ушел в любимую работу: принимал деятельное участие в переговорах со Швецией в 1743 году и с Англией в 1744-1745 годах; в 1744 году ратовал о постройке укрепленных линий в Сибири для защиты от набегов кочевых инородцев; был инициатором союза России с Саксонией против усилившейся Пруссии. В 1745 году Веселовский был произведен в тайные советники, а в 1746 году ему был пожалован орден Св. Александра Невского.
В 1742 году императрица приставила дипломата к наследнику престола Петру Федоровичу для обучения его русскому языку, которым тот, живя в Голштинии, не владел. По-видимому, ментором Исаак Павлович был превосходным, поскольку уже через год занятий великий князь свободно изъяснялся по-русски. Об этом свидетельствует дошедшее до нас ученическое сочинение венценосного отрока, переведенное им самим с немецкого языка на русский и датированное 1743 годом. Конечно, письменный русский язык наследника был далек от идеального, но не забудем, что и исконно русские люди (в том числе и придворные) писали порой с еще большими ошибками.
“Самый умный человек в России” (так назвал его один именитый иностранец), Исаак Павлович жил передовыми идеями эпохи. Он был завзятым книгочеем и напряженно следил за современной ему мировой словесностью. Так, “тема новейшей французской литературы, - свидетельствует историк В. С. Люблинский, - пронизывает его [Веселовского – Л.Б.] деловую корреспонденцию столь настойчиво, что заслуживает специального изучения”.
И, в самом деле, обратившись к эпистолярному наследию Исаака, мы почти в каждом письме найдем упоминания не только о Монтене, но и о П. Бейле, Вольтере и Ж.-Ж. Руссо, о многих других современных ему литераторах. При этом наш герой обнаруживает завидную осведомленность в текущих культурных событиях Европы. Он, к примеру, весьма оперативно отзывается на арест Вольтера во Франкфурте в 1752 году, проявляя солидарность с писателями-философами. Cимптоматично в этой связи, что “западник” Веселовский, заручившись поддержкой канцлера, поспособствовал снятию ограничений на ввоз иностранных книг в Россию. В результате эти издания стали регулярно поступать в книжные лавки Москвы и Петербурга. “Книг французских..., - с удовлетворением писал Исаак Павлович графу М. И. Воронцову в 1753 году, - на последних осенних кораблях надобно ожидать”.
Веселовский не побоялся перед лицом монархини-юдофобки настойчиво ходатайствовать о судьбе своих соплеменников (как некогда его старший брат хлопотал о них перед ее великим отцом). Какие только резоны он не приводил, объясняя все выгоды жительства евреев в Российской империи! Он склонил на свою сторону даже канцлера Бестужева. Но императрица была неумолима, она не пожелала отменять свой известный указ от 13 декабря 1742 года о высылке всех жидов из Малороссии, бросив свою знаменитую фразу: “От врагов Иисуса Христа не желаю интересной прибыли!”. Как же отреагировала ненавистница иудеев Елизавета на это “дерзкое” прошение крещеного еврея? Во всяком случае, она его не наказала, не подвергла опале, демонстрируя лично к нему свою прежнюю приязнь. Может быть, она не видела, не хотела видеть в своем бывшем учителе врага Христа. Скорее всего, Елизавета приняла его настойчивость за проявление наивного благодушия, впрочем, извинительного для христианина.
Справедливости ради надо сказать, что при сей императрице Веселовский находился в полной безопасности и был надежно защищен от происков неприятелей. А придворным интригам он отнюдь не был чужд. Одна из них – склока графа М. И. Воронцова и канцлера Бестужева, в которой Исаак Павлович занял сторону Воронцова (хотя в прошлом и дружил с канцлером). Описывать все перипетии борьбы и противостояния этих знатных мужей мы не будем. Отметим только, что доведенный до бешенства канцлер настрочил на Веселовского верноподданический извет, в котором доносил, что на одном из дипломатических приемов тот (о, ужас!) отказался пить за здоровье государыни. “...Один только Веселовский, - докладывал Бестужев, - полон пить не хотел, но ложки с полторы и то с водою токмо налил и в том упрямо перед всеми стоял, хотя канцлер из верности Ея Императорскому Величеству и из стыда перед послами ему по-русски и говорил, что он должен сия здравие полным бокалом пить, как верный раб, так и потому, что ему от Ея Императорского Величия много милости показано пожалованием его из малого чина в столь знатный”. Ясно, что Бестужев мнил подвести Веселовского под уголовную статью об оскорблении Величества (за что в прежние царствования пытали в Тайной канцелярии). Но не вышло: Елизавета полностью проигнорировала донос и осыпала Исаака Павловича новыми милостями.
В последние годы тайный советник Веселовский часто проводил дни в тиши своего кабинета за любимыми книгами. Читал он чрезвычайно быстро. И спешил: видно, не хотел упустить в жизни то, что обогащает разум и возвышает душу. Он покинул мир в сентябре 1754 года еще не старым - 64-х лет от роду. Место захоронения его неизвестно.



III. В О З В Р А Щ Е Н И Е Р Е З И Д Е Н Т А


Будучи русским резидентом в Лондоне, еврей Федор Павлович Веселовский (ум. до 1776) добился возведения в английской столице православного храма – первого на Туманном Альбионе. Поистине, неисповедимы пути Господни!
Год рождения этого адепта православия неизвестен. Историк Д. О. Серов высказал предположение, что он был близнецом Исаака Веселовского. Так же, как и брат, он обучался в гимназии Э. Глюка (причем, тоже слыл изрядным шалуном), а затем был принят в Посольский приказ переводчиком немецкого и латинского языков. И, подобно жизни братьев Авраама и Исаака, жизнь Федора была исполнена драматизма: бурные взлеты чередовались в ней со столь же стремительными падениями.
Поначалу карьера Федора Веселовского складывалась блистательно. Ему довелось служить под началом “державы Российской посла” князя Б. И. Куракина. Классический русский аристократ, выдающийся деятель своего времени, Куракин был опытным дипломатом и отличался эрудицией, широтой интересов, холодным ироничным умом и пылким темпераментом. Он сразу же оценил и приблизил к себе Федора, и тот был всегда рядом со своим патроном. В 1707 году они отправляются в Рим, к папе Карлу XI, с заданием добиться непризнания Станислава Лещинского польским королем. Вместе с Куракиным туфлю его святейшества целовал тогда и юный Веселовский. Переговоры увенчались успехом, и после завершения миссии эти двое московитов исколесили всю Европу, останавливаясь в Венеции, Вене, Гамбурге, Амстердаме. Впрочем, путешествие их отнюдь не было праздным: они пытались воспрепятствовать вербовке наемников в шведскую армию, в чем тоже преуспели. В январе 1710 года Федор сопровождает Куракина, получившего должность полномочного министра, в Ганновер, где они ведут длительные переговоры с курфюрстом Георгом Людовиком. Благодаря усилиям Куракина и Веселовского была подписана союзная конвенция, обеспечившая гарантии дружественного нейтралитета курфюршества по отношению к России и ее союзникам.
В 1712 году Федор Павлович, уже в ранге секретаря посольства, был направлен в Гаагу, где они вместе с Куракиным пытались склонить Голландию к союзу с Россией против Швеции. Находясь в должности секретаря, Веселовский получает возможность и своего профессионального роста как дипломата – он уже обладает даром мыслить не только в масштабах отдельных стран, но и охватывать разом всю европейскую систему международных отношений. Постепенно Федор обрастает нужными связями среди государственных деятелей Европы, превосходно ориентируется в современной ему политической обстановке.
Наконец, наш герой выходит из тени Куракина и начинает вполне самостоятельную деятельность на дипломатическом поприще. В апреле 1716 года он направляется в Лондон, где вначале исполняет обязанности резидента при английском дворе, а в июне 1717 года официально получает эту высокую должность. Помимо непосредственных посольских обязанностей, Веселовский занимается вербовкой квалифицированных специалистов, заключением выгодных для России торговых контрактов. Федору Павловичу было доверено от имени Синода вести ответственнейшие переговоры о слиянии русской и англиканской церквей. Приходилось резиденту и приглядывать за оказавшимися в Лондоне шумливыми русскими студиозусами.
Казалось бы, положение его было как нельзя более прочным и надежным. Но тут набиравшая обороты карьера Веселовского вдруг рухнула в одночасье! Дело в том, что в резиденции русского посланника в Лондоне нашел пристанище его беглый брат Авраам. Прознав об этом, российские власти немедленно отстранили Федора Павловича от британских дел, назначив на его место нового резидента, М. П. Бестужева. Последнему было приказано объявить Федору Павловичу, чтоб он “к двору Датскому немедленно ехал”. В случае же его неповиновения Бестужеву предписывалось “трудиться пристойным образом, дабы Веселовский в Англии заарестован был, объявя причину, что он многие наши деньги имел при себе, а отчету не учинил”.
Почуяв неладное, Федор ответил на приказ ехать в Данию категорическим отказом. “Очевидно вижу, - с горечью писал он, - что отзыв мой от сего двора и посылка моя в Копенгаген ни для какой причины, ниже в иное намерение чиниться токмо для брата моего Авраама, за которого определен быть страдателем, и вижу ясно, что намерение положено по прибытии моем в Копенгаген, бросить меня на корабль и отвести в С.-Петербург, и чрез жестокое и страдательное истязание о брате моем – хотя сведом или не сведом – спрашивать...Страх сей видимой и бесконечной моей беде привел меня в такое крайнее отчаяние, что я, отрекшись от всех благополучий сего миру, принял ныне резолюцию ретироваться в такой край Света, что обо мне ни памяти, ни слуха не будет, и таким образом докончаю последние бесчастные дни живота моего хотя в крайнем убожестве и мизере, но спокойною совестью и без страдания”. Впрочем, жизнь его на этом не кончилась (он проживет еще добрых пять десятков лет!), да и “ретироваться” на край света он не пожелал, а, как и его старший брат, стал невозвращенцем и обосновался в респектабельном Лондоне.
Царь Петр долго не мог простить английскому правительству покровительства, оказанного Аврааму и Федору: на проекте 1724 года о примирении России и Великобритании он собственноручно начертал, чтоб “Веселовские нам отданы были, понеже как в издержании денег, так и в иных вверенных им делах многое противу делали и требует розыску”. Англия, однако, так и не выдала России беглых дипломатов.
Не знаем, тосковал ли Федор по русским березкам или по одетому в гранит Петербургу, только ностальгия разъедала его душу сильнее, нежели у старшего брата. С жизнью на чужбине он так и не свыкся и неоднократно ходатайствовал перед российскими властями о возвращении на родину. Еще при императрице Анне Иоанновне он начал посылать ценные сообщения вице-канцлеру, графу А. И. Остерману, о внутриполитическом положении Англии, парламентских новостях, событиях придворной жизни и т.д. Он заверил графа в желании “употребить последние дни живота своего к услугам отечества..., яко верному и всякому доброму подданному надлежит”. Историк С. Ю. Дудаков даже полагает, что Веселовского намеренно не спешили впускать в Россию потому, что такой важный “канал” информации “был нужен правящей верхушке именно в Лондоне”.
Но Федор Павлович продолжал упрямо рваться в Россию. “Сегодня приходил ко мне бывший прежде сего при аглицком дворе резидент Ф. Веселовский, - доносил в реляции из Лондона в январе 1742 года русский посланник А. Д. Кантемир, - прилежно меня просил, чтоб я всенижайше исходатайствовал ему позволение возвратиться в отечество свое и употребить остатки жизни своей в службе вашей сродной своей государыни. Оную такую высочайшую милость ожидает от сродного вашего ко всем своим поданным великодушия. Делам вашим было бы не бесполезно, чтоб отсюда вызвали человека, которой один русскому языку здесь искусен и иногда в разбирании цыфирей употреблен быть может”. Не о чтении ли тайных дипломатических шифров здесь идет речь?
И вот радость: в ноябре 1742 года наконец была получена высочайшая резолюция Елизаветы. В ней предписывалось: “На оное его [Веселовского – Л.Б.] прошение всемилостивейше соизволяем, того ради вы ему о таком...позволении надлежащим образом объявить и к возвращению его сюды всякое вспоможение чинить изволите”.
Федор Павлович возвратился в Россию в начале 1743 года. Он ходатайствовал, чтобы его приняли на службу “особливо в иностранных делах, в которых чрез многие лета обращался”. Но взбалмошной и прихотливой императрице пришло в голову использовать его по придворному ведомству (напомним, что в то же самое время его брат Исаак находился при особе великого князя). Искушенный в европейском политесе, Веселовский стал (пожалуй, первым в истории!) евреем-церемониймейстером императорского двора – чин немалый, равный армейскому бригадиру (выше полковника и ниже генерала). На этом посту Веселовский находился до 1752 года, после чего был уволен в отставку с присвоением звания генерал-майора.
О последних годах его жизни известно немного. Дипломатические его способности при Елизавете так и остались невостребованными, если не считать порученных ему в 1757 году переговоров с Вольтером о написании этим великим французом истории царствования Петра Великого. Федор Павлович для сей цели отправился в Женеву, где, между прочим, свиделся и со своим опальным братом Авраамом.
В Петербурге Веселовский сближается с фаворитом Елизаветы, замечательным просветителем и меценатом И. И. Шуваловым. Последний привлекает его, как человека энциклопедически образованного, в недавно основанный Московский университет – куратором, и Федор служит там с августа 1760 по ноябрь 1762 года. Труды его были отмечены государыней, которая в 1761 году пожаловала Веселовского в кавалеры ордена Св. Александра Невского. В отставку он был уволен с присвоенным ему высоким чином тайного советника. Умер Федор Веселовский уже при императрице Екатерине II, прожив без малого девять десятков лет.

* * * * *

В истории прославились и потомки клана Веселовских, так же проявившие себя на гуманитарном поприще. Наиболее выдающиеся из них: академик Петербургской Академии наук А. Н. Веселовский (1838-1906) – представитель сравнительного литературоведения, основоположник исторической поэтики; археолог и востоковед, профессор Н. И. Веселовский (1848-1918); академик Академии наук СССР, крупнейший специалист в области социально-экономической истории России и источниковедения С. Б. Веселовский (1876-1952); историк и экономист, профессор Б. Б. Веселовский (1880-1954). Все они отмечены печатью яркого таланта, завещанного им далекими предками.